Содержание
Обыденность – рай и подарок, и чудо:
Двадцатый век идет к концу,
День голубой, голубей голубого.
Открыта выставка. Апрель
Мир в лазоревых заплатах
Мы еще и не живем
А листьям падать и кружить,
Писать один пейзаж
Он стоит лицом к стене –
Эти поиски ключей
Миру всякая смерть,
Краткой осени момент
До чего красивый дятел.
Все это движется, шуршит,
Хорошо быть беглой гласной
Пена дней, житейский мусор,
Я дареному коню
Время пишет бегущей строкой,
Я не хочу вас затруднять,
Цветные мелочи, ура!
Всех слов и строчек, всех «ля-ля»
Вы в наличии имелись, мы имеемся.
Кипень вся июльская, весь жасмин –
Стремится жизнь моя к нулю,
Вели меня и довели
Время с вечностью сверьте
А после дождя, пролетевшего presto,
Коль связать два слова нечем,
Храни молчание. Хранить
Дождь идет да идет от зари до зари,
Не плачь! Ведь это понарошку.
Все эти времена лихие
Всё дело в том, что дела нет,
На чём всё держится? На честном,
Только жалобную книгу, только жалобы
Здесь почва впитывает влагу
* * *
Обыденность – рай и подарок, и чудо:
Шумела вода и гремела посуда,
Вели разговор, шелестели газетой...
Творился уклад до сих пор невоспетый.
Уклад, бытие и соборное действо,
Рутина отнюдь не святого семейства.
Возможно ль такое: все целы и в сборе,
И в полном покое житейское море.
1990
* * *
Двадцатый век идет к концу,
А мы всё ездим по кольцу:
Среда, суббота, март, июль.
Земля, луна, колеса, руль –
Все в виде круга и кольца.
И два веселых огольца
Едят пломбир, прильнув к окну,
А мне сходить через одну.
1990
* * *
День голубой, голубей голубого.
Все претерпев, начинаем ab ovo
Пляшем от печки, танцуем с азов.
Мир ослепителен, день бирюзов.
Акт созидания – тонкое дело:
Надо, чтоб линия не затвердела,
Не омертвела текучая даль,
Не закоснела живая деталь.
О, primavera, неужто наскучим
Мы небесам голубым и текучим,
И неужели очнувшийся лес
К нам потеряет живой интерес,
К нам старомодным и чуточку косным
В мире изменчивом и светоносном.
1991
* * *
Открыта выставка. Апрель
Уже развесил акварель
В тиши природной.
Показ продлится пять недель,
И вход свободный.
Ну, а сегодня – вернисаж.
Его тематика – пейзаж,
Весны раденье,
И что ни линия – мираж,
Почти виденье.
Размыты абрис и рубеж,
Все происходит где-то меж,
В пространстве где-то,
И день зияет точно брешь,
Пролом для света.
1991
* * *
Мир в лазоревых заплатах
И поношенных мехах...
Совещание крылатых
В ослепительных верхах.
Совещание и споры,
И немыслимый галдеж,
И устойчивой опоры
В эту пору не найдешь.
Лишь размытые покровы,
Сеть потоков голубых
Поддержать тебя готовы
В начинаниях любых.
1991
* * *
Мы еще и не живем
И не начали.
Только контуры углем
Обозначили.
Мы как будто бы во сне
Тихо кружимся
И никак проснуться не
Удосужимся.
Нам отпущен воздух весь,
Дни отмерены,
Но как будто кем-то здесь
Мы потеряны.
Нас забыли под дождем –
Мы не пикнули,
Но как будто вечно ждем,
Чтоб окликнули.
1991
* * *
А листьям падать и кружить,
Им совершать обряд круженья.
Вчера писала: тяжко жить.
Сейчас пишу опроверженье.
Мне лист летит наперерез,
Легко пускаясь в путь далекий,
На приближение чудес
Ловлю прозрачные намеки.
И доказательств не прошу
Иных, чем слабый отблеск лета,
Листвы желтеющей шу-шу,
Живые краски бересклета.
1991
* * *
Писать один пейзаж
Все дни с утра до ночи –
Какой чудной пассаж,
Когда твой век короче,
Чем воробьиный скок,
Чем поросячий хвостик.
Писать, который срок,
Один висячий мостик.
Пятно, еще пятно
На темном и на белом.
Когда же полотно
Глазам предстанет в целом?
Который день подряд
Над мелочью колдуешь.
Мосты твои горят,
А ты и в ус не дуешь.
Ты пишешь только тот,
Что в пламени закатном
Горит который год
В пространстве необъятном.
1991
* * *
Посвящается Лене Колат
Он стоит лицом к стене –
Этот солнечный пейзажик.
Он у мира не в цене,
Мир его не знает даже.
Он сияет и горит,
И пульсирует, и дышит,
Что-то сердцу говорит,
Но никто его не слышит.
Знает все его тона
И оттенки, и находки
Только старая стена
Со следами от проводки.
1991
* * *
Эти поиски ключей
В кошельке, в кармане, в сумке,
В искрометности речей
И на дне искристой рюмки,
В жаркий полдень у реки
И на пенной кромке моря,
И в пожатии руки,
И в сердечном разговоре,
И когда не спишь ночей,
Вдохновенно лист марая...
Эти поиски ключей
От потерянного рая.
1992
* * *
Миру всякая смерть,
Что слону дробина...
Золотистая твердь,
Красная рябина.
Кто почил, кто воскрес –
Миру что за дело?
Лишь бы вспыхивал лес
Да листва летела.
Бьешься рыбой в сети –
Бейся, ради Бога.
Тянет вовсе уйти –
Скатертью дорога.
Мир тихонько себе
Что-то там бормочет,
А о смертной судьбе
Даже знать не хочет.
1992
* * *
Краткой осени момент
В полном блеске –
В пользу жизни аргумент
Самый веский.
Паутины тонкой нить –
Тоже довод,
О любви поговорить
Лишний повод.
О делах ее благих
И о путах,
И о прочих дорогих
Атрибутах,
И о золоте, верней,
Позолоте
Ослепительнейших дней
На излете.
1992
* * *
До чего красивый дятел.
На него Господь потратил
Столько дивного пера...
Бедный мир наш снова спятил
И его топить пора...
Нынче пятое июля.
В шелковистых складках тюля
Заблудился ветерок.
Жизни горькая пилюля,
Да и сладкая – не впрок.
Век учись – умрешь невеждой,
Вечно жив одной надеждой,
Что развиднется потом.
Притулился где-то между
Пропастями утлый дом,
Где живу с неясной целью
Под раскидистою елью,
Чтоб в тени ее густой
Заниматься канителью
Жизни сложной и простой.
1992
* * *
Все это движется, шуршит,
Переливается и машет,
Под чью-то дудку слепо пляшет,
И чей-то замысел вершит.
Переливается, поет,
И веткой яблоневой манит,
И то ли душу сладко ранит,
Не то бальзам на душу льет.
О, эти юные миры,
Июньских листьев полог низкий
И счастье оставаться в списке
Живых участников игры.
1993
* * *
Хорошо быть беглой гласной
И, утратив облик ясный,
Неприсутствием блеснуть,
И, контекст покинув властный,
В нетях сладостных соснуть.
Хорошо бы в мире яром
Обладать чудесным даром
Беглой «Е» (ловец – ловца):
Постояла под ударом
И исчезла из словца.
1993
* * *
Пена дней, житейский мусор,
Хлам и пена всех времен.
Но какой-нибудь продюсер
Будет ими так пленен,
Что обычную рутину
С ежедневной маетой
Переплавит он в картину,
Фонд пополнив золотой.
Будут там такие сцены
И такой волшебный сдвиг,
Что прокатчик вздует цены,
Как на громкий боевик.
...Сотворил Господь однажды
Нет, не мир, а лишь сырец,
Чтоб, томим духовной жаждой,
Мир творил земной творец.
1993
* * *
Я дареному коню
В пасть гляжу сто раз на дню,
И придирчиво и грубо
Все заглядываю в зубы,
То хвалю, а то браню.
Мне б скакать во всесь опор –
Я ж с собою разговор
Завожу крутой и жаркий,
Про изъяны в том подарке
Перемалываю вздор.
Господи, какая нудь,
Мне б взнуздать его – и в путь.
Господи, прости зануду:
Все присматриваюсь к чуду,
Все выискиваю суть.
1993
* * *
Время пишет бегущей строкой,
Пишет тем, что найдет под рукой
Второпях, с одержимостью редкой –
Карандашным огрызком и веткой,
И крылом над текучей рекой.
Пишет густо и всё на ходу,
С нормативным письмом не в ладу.
И поди разбери его руку –
То ли это про смертную муку,
То ль о радостях в райском саду.
1993
* * *
Я не хочу вас затруднять,
На белый лист слова ронять,
Чтоб вы их после поднимали,
Им доверительно внимали.
А впрочем, вру – хочу, хочу,
О том лишь только хлопочу,
Мой стих стучится в чью-то душу
С мольбой назойливой: «Послушай»,
Отчаянно борясь за власть,
Рискуя без вести пропасть.
1993
* * *
Цветные мелочи, ура!
Цветные мелочи, живите.
Рутины спутанные нити
Связуют ЗАВТРА И ВЧЕРА.
Цветные мелочи, виват!
Все эти фантики, обертки...
Мой день натерт на мелкой терке,
И быт привычно виноват,
Мешая горестно пожить
Среди возвышенных материй,
То заставляя смазать двери,
То к шубе вешалку пришить.
1993
* * *
Всех слов и строчек, всех «ля-ля»
Прекрасней чистые поля
Любой страницы.
Пиши, мой друг, себе веля
Остановиться
У той невидимой черты,
За коей немы я и ты.
За той границей
Святое поле немоты
Да сохранится.
Да знает слово свой предел...
Каких бы струн ты ни задел
Своей эклогой,
Какой бы речью ни владел,
Полей не трогай.
1993
* * *
На южном солнышке болтают старики:
– Московские балы... Симбирская погода...
Великая война... Керенская свобода...
Г. Иванов
Мы вымираем по порядку
– Кто по утру, кто вечерком...
Г. Иванов
Вы в наличии имелись, мы имеемся.
Вы на солнышке погрелись, мы все греемся.
Вы уже отвоевались, мы все боремся.
Вы со всеми расплевались, мы все ссоримся.
Расплевались, расплатились, мы все тратимся.
Вы куда-то докатились, мы все катимся
Сквозь сияние и темень. И на шарике
Беспощадно жрет нас время и комарики.
1994
* * *
Памяти Юры Карабчиевского
На помин души твоей, на помин,
На помин души того, кто устал,
И ушел, отчаявшись, и не стал
Срока ждать предельного. Ах, июль,
Что в тебе смертельного? Горсть пилюль
Да тоска бездонная всех ночей,
Да бессилье полное всех речей.
1994
* * *
Стремится жизнь моя к нулю,
Велю ей подождать,
Пока потоком дней залью
Всю эту благодать.
Стремится жизнь моя к концу,
Стремится в никуда,
Пока стекает по лицу
Небесная вода.
На белый лист текут слова,
Туда же дождик льёт,
Смывая всё, чем я жива,
О чем душа поет.
1994
* * *
Вели меня и довели
До ручки или же до точки.
Приподымалась на мысочки,
Стремясь увидеть, что вдали.
А там – все лучшее. А тут –
Лишь бесконечность ожиданья.
О, долгожданное свиданье,
Которого до смерти ждут.
1995
* * *
Время с вечностью сверьте
И не надо о смерти –
Это только пролог.
В тихом омуте черти,
В небесах ангелок.
Ну а мы посередке
В неустойчивой лодке
В неизвестность плывем,
Наши вехи нечетки,
Ясен лишь окоем.
Проплываем мы где-то
Возле самого лета
В том краю, где пыльца
Золотистого цвета
Кружит возле лица.
1995
* * *
А после дождя, пролетевшего presto,
Осталось от города мокрое место,
Наполненный влагой сверкающий нуль.
Светлы твои лужи, пресветлый июль,
Дарующий миру небесную влагу!
Кто может лишь по суху – дальше ни шагу.
Земные маршруты исчезли, и впредь –
Лишь воды и воздух, чтоб плыть и лететь.
1995
* * *
Коль связать два слова нечем,
То и речи нет, и встречам
И разлукам течь да течь
В полный мрак, который вечен
И откуда не извлечь
Ни единого явленья.
Коль утрачено уменье
Бытие облечь в слова,
Слушай как с травой забвенья
Шепчется «усни-трава».
1996
* * *
Храни молчание. Хранить
Его куда трудней, чем нить
Воспоминаний, разговоров,
Храни молчание от сора
Словесного. Не проронить
Ни слова – трудно, но продли
Молчание до той вдали
Маячащей миражной встречи,
Где тишина уже часть речи,
А небо – это край земли.
1996
* * *
Дождь идет да идет
от зари до зари,
Дождь идет, а по лужам
снуют пузыри,
И с небес и с ветвей,
и с любого листа,
Дождик капает, будто бы
краска с холста.
Что за живопись. Бог мой,
и как не нова!
Кто не видел, как мокнет
под ливнем трава,
Кто здесь не был, и не жил,
не ведал страстей,
И в руках не сжимал
колонковых кистей.
1996
* * *
Не плачь! Ведь это понарошку.
Нам крутят старую киношку,
И в этом глупеньком кино
Живет какая-то Нино,
И кто-то любит эту крошку.
Решив убить себя всерьез,
Герой, едва из-под колес,
Вновь обретает голос сладкий...
Но ты дрожишь, как в лихорадке,
И задыхаешься от слез.
1996
* * *
Все эти времена лихие
Все времена
Как листья прошуршат сухие.
На письмена
Похож узор на листьях клёна.
Роняет клён
И нынче как во время оно
Поток письмён.
Что время пишет – ветер носит
Несёт, несёт,
Не то в глухую пропасть сбросит,
Не то спасет.
1996
* * *
Всё дело в том, что дела нет,
Ему до нас. И всякий след
Готов исчезнуть через миг.
Всё дело в том, что Светлый Лик
Всегда глядит поверх голов,
Не видя слёз, не слыша слов,
Не опуская ясных глаз,
Глядит туда, где нету нас.
1996
* * *
На чём всё держится? На честном,
На честном слове, на небесном
Луче небесном, ни на чём,
На том, что можно звать лучом,
Иль вздохом, или чувством меры,
Иль странным свойством атмосферы
Нас почему-то не лишать
Возможности любить, дышать...
1997
* * *
Только жалобную книгу, только жалобы
Я писать да и читать сегодня стала бы.
Только жалобы души, её метания,
Причитания её и бормотания
В сослагательном бессильном наклонении:
«Кабы снова повторилось то мгновение,
Кабы снова то безмерное мучение
И свечение, свечение, свечение...».
1997
* * *
Здесь почва впитывает влагу
Мгновенно, и хотя ни шагу
Я не могла ступить вчера,
Тропа сегодня, хоть сыра,
Вполне доступна... Что за сагу
Рассказываю и к чему?
Ни сердцу, вроде, ни уму.
Но я испытываю тягу
К стихам, где вместо скорбных тем
И вечного «кому повем?»,
И слёз, что льются на бумагу –
Всего лишь лето и лесок,
И ливень, что ушел в песок.
1997