Что делает поэзию Чичибабина столь притягательной? Интонация, наверное. Едва я натыкаюсь на строки

Нам дает свой венок, – ничего не поделаешь, – Вечность,
И все дальше ведет, – ничего не поделаешь, – Дух,

как попадаю под обаяние этой особой неповторимой чичибабинской интонации. Понимая, что попытка разъять единое целое на составные части – задача неблагодарная, я все же не могу не поддаться чисто детскому желанию разобрать стихотворение, как часы, чтоб посмотреть, что за пружинки и винтики спрятаны внутри. Наверное, Чичибабин, в котором всегда было много детского, понял бы меня и не осудил. Тем более, что стихи, в отличие от часов, нельзя испортить: сколько их не разбирай, с них, как с гуся вода.

Я почуял беду – и проснулся от горя и смуты,
И заплакал о тех, перед кем в неизвестном долгу,
И не знаю, как быть, и, как годы, проходят минуты.
Ах, родные, родные, ну чем я вам всем помогу?

          Казалось бы, поэт не говорит ничего обнадеживающего, но строки звучат, как утешение. И «виновата», наверное, интонация, которая нередко бывает важнее слова. Недаром к ней так чувствительны наши братья меньшие. Помню, как пес моих друзей поджимал хвост и забивался под диван, когда ему грубым голосом говорили: «Джекунчик, милый, хороший.» Но едва хозяин ласковым голосом произносил: «Пошел вон, подлец», как Джек выползал из-под дивана и лез целоваться. Вот и нам важно не ЧТО, а КАК. Поэт говорит:

О, как мучает мозг бытия неразумного скрежет,
Как смертельно сосет пустота вседержавных высот!,

но в голосе его столько нежности и сострадания, что нам кажется, будто он пытается согреть нас своим дыханием, взять на себя нашу тоску и неприкаянность. Поэт жалуется:

И меня обижали – безвинно, взахлеб, не однажды,
И в моем черепке всем скорбям чернота возжена...,

а у читателя возникает чувство, что ему помогают избавиться от его собственных обид. Поэт утверждает: «Век растленен и зол. И ничто на земле не утешит», а сам, опровергая собственное утверждение, только и делает, что утешает и спасает. На коротком отрезке пути от сердца поэта к сердцу читателя все мрачные слова преображаются и начинают светиться, помогая нам «свободней и легче» дышать. И если у поэзии есть какое-то предназначение, то не в этом ли оно?

1996