Чувство времени немыслимо без чувства вечности. Самая мрачная эпоха та, сквозь которую не просвечивает вечность. Живущие в такую эпоху страдают множеством разнообразных маний и фобий. Чтобы чувствовать время, недостаточно держать руку на его пульсе. Надо еще слышать дыхание вечности. Без этого не откроется истинный масштаб происходящего. Жить вне времени так же невозможно, как жить только в нем. Хочется возразить Мандельштаму, написавшему:

И Батюшкова мне противна спесь:
Который час его спросили здесь,
А он ответил любопытным: вечность!

          Уж если на то пошло, спесивы те, кто, боясь отстать от времени, не слышат как «вечность бьет на каменных часах» (О. Мандельштам).
          Вторжение вечности в каждодневную жизнь вовсе не сродни приходу Командора с его каменным смертельным рукопожатием. Напротив, прикосновение вечности к чему бы то ни было, ее отблеск на вещах обыденных и привычных веселит душу, меняя акценты, оттенки, тона, объем, форму. «Недостижимое, как это близко...» (О. Мандельштам), и как необходимо постоянно чувствовать его присутствие. Все эти «ДО» и «ПОСЛЕ» нашей эры напоминают постоянно распахнутые окна и двери, в которые врываются сквозняки, бесцеремонно теребя, а то и срывая с места все, что мы полагали неприкосновенным. Всегда ли нам это нравится? Вряд ли. Но... «ничего не поделаешь – вечность...» (Б. Чичибабин). От вечности невозможно забаррикадироваться. Как ни обустраивай свое земное жилище, сколько ни законопачивай все дыры и щели, откуда-то непременно тянет нездешним холодком. Впрочем, все зависит от восприятия: кто-то способен видеть лишь потолок и стены, а кто-то – «над бедной землей, неземное сиянье» (Г. Иванов).
          Но разве вечность – сияние, движение, поток воздуха, ветер? Разве это не мертвая вода, гасящая любое пламя? Как знать? Мнится мне, что вечность – выход за пределы сущего, зримого, отмеренного судьбой. «Нас ждет не смерть, а новая среда» (И. Бродский). Во всяком случае, прислушиваясь к ее дыханию, понимаешь, что не с тебя началось и не тобой завершится. А значит, ты – в потоке.

Немногие для вечности живут,
Но если ты мгновенным озабочен –
Твой жребий страшен и твой дом непрочен!
                                        О. Мандельштам

          Но и «озабоченный мгновенным», сам того не сознавая, пребывает в движении, в полете. Мгновение – это мельчайшая, притом летучая частица вечности, которая уносит и нас на своих незримых крыльях.

Где ты тут, в пространстве белом?
Всех нас временем смывает,
Даже тех, кто занят делом –
Кровлю прочную свивает.
И бесшумно переходит
Всяк в иное измеренье,
Как бесшумно происходит
Тихой влаги испаренье,
Слух не тронув самый чуткий...
..........................................................
Где ты, в снах своих и бденье?...

          Где мы все? Наш единственный адрес – против неба на земле. Против мнимой тверди небесной – на медленно вращающейся и вот-вот готовой уйти из-под ног тверди земной. «Здесь на небесной тверди, слышать музыку Верди?», – написал когда-то Маяковский. Тот самый Маяковский, который позднее «во весь голос» заявил:

Я, ассенизатор
       и водовоз,
революцией
       мобилизованный и призванный...

          Но глашатай великой эпохи, эпохи, дерзнувшей упразднить вечность, заменив ее светлым будущим («я к вам приду в коммунистическое далеко»), все равно оставался поэтом, а значит не мог не общаться с самой что ни на есть допотопной вечностью:

Ты посмотри, какая в мире тишь!
Ночь обложила небо звездной данью.
В такие вот часы встаешь и говоришь
Векам, истории и мирозданью...

          Обращаться к вечности можно по-разному. Можно – через голову времени. При этом стихи, лишенные земных примет, нередко кажутся бестелесными и бескровными:

Голос вещий не обманет.
       Верь, проходит тень, –
Не скорби же: скоро встанет
       Новый вечный день.
                                        Вл. Соловьев

          Впрочем, есть поэты, которым виртуозно удавалось подобное общение:

Сияет соловьями ночь,
И звезды, как снежинки, тают,
И души – им нельзя помочь –
Со стоном улетают прочь –
Со стоном в вечность улетают.
                                        Г. Иванов

          Но бывает и так: в стихах – сплошные детали, подробности, бытовые мелочи, но все они настолько легки, стремительны, мимолетны, что ощущаешь ветер, который их уносит, и чувствуешь, как «нездешняя прохлада / Уже бежит по волосам» (Вл. Ходасевич).

Светает. Осень, серость, старость, муть.
Горшки и бритвы, щетки, папильотки.
И жизнь прошла, успела промелькнуть,
Как ночь под стук обшарпанной пролетки.
                                        Б. Пастернак

          Самое тяжкое – это беспросветный текст, плотная словесная ткань которого не пропускает ничего живого, а тем более, нездешнего. Такой текст вызывает удушье, клаустрофобию и страстное желание последовать за душами, которые «со стоном улетают прочь, со стоном в вечность улетают.»

1997