Счастье –это глухая, ночная река,
По которой плывём мы, пока не утонем,
На обманчивый свет огонька, светляка...
                                        Г. Иванов

Мы забываем, что влюблённость
не просто поворот лица,
а под купавами бездонность,
ночная паника пловца.
                                        В. Набоков

          Если верить поэтам, счастье (а влюблённость – один из его синонимов) – это река. Глухая, бездонная, ночная. Ночная – так как именно ночью особенно ярок обманчивый свет, на который плывeм.
          Но почему же влюблeнность вызывает панику? Потому, наверное, что любовь – это яркая вспышка, жар у самого лица, из-за которых нарушается привычный ритм, сбивается дыхание, движения становятся судорожными и беспорядочными, что вовсе не помогает держаться на плаву. Отсюда и паника. Но, к сожалению или к счастью, этот сбой длится одно мгновение. Свет гаснет, и становится темней, чем прежде. Наступает такая темнота, в которой еще не скоро начинаешь различать хоть что-нибудь светлое. Вот почему СЧАСТЬЕ имеет ещe один синоним – «ледяное, волшебное слово: ТОСКА». Между счастьем и тоской, тоской и любовью – такой ничтожный зазор, что даже запятую негде поставить и впору прочесть все три слова как одно.
          Когда гаснет свет, и обступает тьма, всe прожитое повисает камнем на шее, пытаясь утянуть вниз, на дно. Хотя опять-таки, если верить поэтам, река, по которой плывeм, – бездонна. Выходит, что не только огни обманчивы, но и дно – мираж, и путь на дно бесконечен.
          Впрочем, «не верь, не верь поэту, дева». Он то и дело противоречит сам себе: то называет реку ночной и бездонной, то рисует более светлую картинку:

Голубая речка
Предлагает мне
Тeплое местечко
На холодном дне.
                                        Г. Иванов

          Так или иначе, но кроме двух уже упомянутых направлений – вперeд к туманным огням и вниз на дно, если таковое имеется – существует третье: путь назад, в прошлое. Путь этот (который проходим только мысленно) – заманчив, потому что всегда есть на что оглянуться, и обманчив, потому, что «Не возвращаемся назад. / Нам только мнится, что вернулись...». Наши воспоминания – лишь фантазии на тему прошлого и мало соответствуют тому, что происходило на самом деле. Хотя что такое НА САМОМ ДЕЛЕ и существует ли что-нибудь кроме наших представлений и фантазий? Вопрос этот до того банален, что за него надо наказывать так же беспощадно, как за рассказанный прилюдно старый анекдот. Но что делать, если наша жизнь в основном состоит из банальностей. Бояться их, всe равно что не жить.
          Итак, вперeд, к новым миражам! Назад, к старым! Да здравствует река – глухая, ночная, голубая – любая, по которой плывeм, плыли и будем плыть, пока не утонем.
          И всe же, что заставляет нас оглядываться? Неужели огни отсветившие привлекательнее мерцающих вдали? Не привлекательнее, а милее. «Что пройдёт, то будет мило». Почти век спустя Александру Сергеевичу вторили другие:

Не жалею, не зову, не плачу,
Всe пройдeт как с белых яблонь дым...
                                        С. Есенин

Не жди, не уповай, не верь.
Всe то же будет, что теперь.
                                        Вл. Ходасевич

          Ох уж, эта лукавая многажды повторенная частица «НЕ», настойчиво отрицающая отрицание. «Жалею, зову, плачу, – слышит читатель, – жди, уповай, верь.»

Ты плачешь в зимней темени
О том, что жизнь проходит,
А мне не жалко времени
Пускай оно уходит...
                                        Вл. Соколов

          Жалко, жалко, остановись, мгновенье, не уходи, постой!
          В моeм детстве был такой странный обычай: стоило кому-нибудь из ребят произнести слово «жалко», как тут же какой-нибудь ехидный детский голосок скороговоркой парировал: «Жалко у пчeлки, а пчeлка в лесу.» Так у меня и связались на всю жизнь слова «жаль, жалко» с чем-то, жалящим в самую душу.

Мне жалко юности вчерашней
И обстановки той домашней...
                                        М. Рихтерман

- прямо, без обиняков произнeс молодой смертельно больной поэт, проведший последние несколько лет своей жизни в больничных стенах. Он обошeлся без лукавого «не», подсознательно следуя принципу, сформулированному автором мудрой книги «Голос из хора»: «Я буду говорить прямо, потому что жизнь коротка.»
          Жизнь коротка, а река жизни бесконечна. Еe не переплыть, из неe не выбраться, в неe лишь можно уйти с головой.
          Хотя иногда кажется, что существует ещe одна возможность: ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫРВАТЬСЯ ИЗ ПОТОКА, ВЗМЫТЬ НАД НИМ, ВЗГЛЯНУТЬ НА НЕГО СВЕРХУ. На это, по-моему, был способен тот, кто написал о своeм герое: «Он, например, ходил не как все: ступая, особенно приподнимался на упругой подошве: ступит и взлетит, точно на каждом шагу была возможность разглядеть нечто незаурядное поверх заурядных голов.» Набоков. Хоть он и плыл подобно каждому из нас по ночной глухой реке жизни, (а значит, знал и отчаяние, и усталость), но плыл не как все: проплывeт и взлетит. Как ему это удавалось? Трудно сказать. Возможно, он изобрeл свой особый стиль плавания, эдакий набоковский баттерфляй, позволяющий, сделав мощный рывок, зависать над рекой. Может быть, он силой своего воображения умел создавать ему одному ведомые острова, чтоб, выбравшись на них, наблюдать за плывущими в потоке. Так или иначе, но он был не столько увлекаем рекой, сколько увлечeн ею, не столько поглощаем, сколько поглощeн, захвачен еe мощным течением, зигзагами и водоворотами. И не как пожизненный пленник реки, а как участник и соучастник еe безумных и опасных игр. А, возможно, и как демиург, пробующий влиять на еe течение и русло.
          «Тщетные эксперименты, вызывающие лeгкое головокруженье, непривычное смещение пространства...», – признаeтся он. «Человек никогда не будет властителем времени – но как заманчиво хотя бы замедлить его ход, чтобы не спеша изучить этот тающий оттенок, этот уходящий луч, эту тень, чей ускользающий бархат недоступен нашему осязанью.»
          «Тщетные эксперименты», – говорит он, буквой и духом своих вещей утверждая обратное.
          «Я хочу выйти из моего времени...», – пишет он. И выходит, осязая «снег прошлого» и капли ещe не пролившегося дождя. Выходит сам и выводит нас.
          Нет, он не сверхчеловек, иначе бы он ничего не знал о ночной панике пловца. Иначе бы он никогда не написал следующего: «Моя жизнь – сплошное прощание с предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький безумный мгновенный привет.»
          Он – не сверхчеловек. Он смертен, но почему-то кажется, что он не захлебнулся в реке жизни, а взмыл над ней, следуя пушкинскому:

Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.

1997