Larissa Miller's Web Site: Russian Originals of the Poems on the English Page

* * *

Любовь до гроба.
Жизнь до гроба.
Что дальше – сообщат особо.
И если есть там что-нибудь,
Узнаешь. А пока – забудь.
Забудь и помни только это:
Поля с рассвета до рассвета,
Глаза поднимешь – небеса,
Опустишь – травы и роса.

1980

Читает автор

* * *

Опять минуты роковые.
Опять всей тяжестью на вые
Стоит История сама
И сводит смертного с ума,
И гнет деревья вековые.

И снова некогда дышать
И надо срочно поспешать
В необходимом направленье,
Осуществляя становленье
И помогая разрушать.

А что до жизни до самой -
То до нее ли, милый мой?
И думать не моги об этом:
Мятеж весной, реформы – летом,
И перевыборы зимой.

1993

Читает автор

* * *

Откуда ты?
Как все – из мамы,
Из темноты, из старой драмы,
Из счастья пополам с бедой,
Из анекдота с бородой.
Ну а куда?
Туда куда-то,
Где все свежо: цветы и дата,
И снег, и елка в Новый год,
И кровь, и боль, и анекдот.

* * *

Пишу воспоминания. Тружусь
Над допотопной памятною сценкой
И чувствую себя невозвращенкой
Из прошлого, в котором нахожусь.

С тенями, окружившими меня,
Беззвучно говорю и улыбаюсь.
И слёзы лью. И напрочь не врубаюсь
В шальные речи нынешнего дня.

1994

* * *

Погляди-ка, мой болезный,
Колыбель висит над бездной,
И качают все ветра
Люльку с ночи до утра.
И зачем, живя над краем,
Со своей судьбой играем,
И добротный строим дом
И рожаем в доме том.
И цветет над легкой зыбкой
Материнская улыбка.
Сполз с поверхности земной
Край пеленки кружевной.

1976

* * *

О, разнотравье, разноцветье.
Лови их солнечною сетью
Иль дождевой – богат улов.
А я ловлю их в сети слов.
И потому неуловимы
Они и проплывают мимо.
И снова сеть моя пуста.
В ней ни травинки, ни листа.
А я хотела, чтоб и в стужу
Кружило все, что нынче кружит,
Чтобы навеки был со мной
Меня пленивший миг земной;
Чтобы июньский луч небесный,
Запутавшись в сети словесной,
Светил, горяч и негасим,
В глухую пору долгих зим;
Чтоб все, что нынче зримо, зряче,
Что нынче и поет и плачет,
А завтра порастет быльем,
Осталось жить в стихе моем.

Читает автор

* * *

Диаспора. Рассеянье.
Чужого ветра веянье.
На чуждой тверди трещина.
Чьим богом нам завещано
Своими делать нуждами
Дела народа чуждого
И жить у человечества
В гостях, забыв отечество?
Мне речки эти сонные
Роднее, чем исконные.
И коль живу обидами,
То не земли Давидовой.
Ростовские. Тулонские.
Мы толпы Вавилонские,
Чужие, многоликие,
Давно разноязыкие.
И нет конца кружению.
И лишь уничтожение
Сводило нас в единую
Полоску дыма длинную.
Но вечно ветра веянье
И всех дымов рассеянье.

Читает автор

* * *

Неясным замыслом томим
Или от скуки, но художник
Холста коснулся осторожно,
И вот уж линии, как дым,
Струятся, вьются и текут,
Переходя одна в другую.
Художник женщину нагую
От лишних линий, как от пут,
Освобождает – грудь, рука.
Еще последний штрих умелый,
И оживут душа и тело.
Пока не ожили, пока
Она еще нема, тиха
В небытии глухом и плоском,
Творец, оставь ее наброском,
Не делай дерзкого штриха,
Не обрекай ее на блажь
Земной судьбы и на страданье.
Зачем ей непомерной данью
Платить за твой внезапный раж?
Но поздно. Тщетная мольба.
Художник одержим до дрожи:
Она вся светится и, Боже,
Рукой отводит прядь со лба.

1978

Читает автор

* * *

Между облаком и ямой,
Меж березой и осиной,
Между жизнью лучшей самой
И совсем невыносимой,
Под высоким небосводом
Непрестанные качели
Между Босховским уродом
И весною Боттичелли.

1980

Читает автор

* * *

И лишь в последний день творенья
Возникло в рифму говоренье,
Когда Господь на дело рук
Своих взглянул, и в нем запело
Вдруг что-то, будто бы задело
Струну в душе, запело вдруг,
Затрепетало и зажглось,
И все слова, что жили розно,
«О, Господи», – взмолились слезно, –
«О, сделай так, чтоб все сошлось,
Слилось, сплелось.» И с той поры
Трепещет рифма, точно пламя,
Рожденное двумя словами
В разгар Божественной игры.

1997

Читает автор

* * *

Все страньше и страньше...

"Алиса в стране чудес"

Все страньше жизнь моя и страньше,
Еще странней она, чем раньше,
Еще причудливей, чудней,
Еще острей тоска по ней –
– Чудной и чудной. Что же дальше?
А дальше – тишина, стена...
Смотри-ка, лампа зажжена
В чужом окне, где жизнь чужая
Проходит, старый провожая
И привечая новый миг.
Попробуй не сорвись на крик
И не воскликни: «Стой, мгновенье,
Постой», но ветра дуновенье
Возможно ли остановить?
Сухие губы шепчут: «Пить».
А может, «Жить». Дадут напиться,
Но жажда вряд ли утолится.
И длится бег ночей и дней,
Чей тайный смысл все темней,
А видимый и чужд и странен...
Любой из нас смертельно ранен
И мучим жаждой без конца,
А из тяжелого свинца
Небесного все льют живые
Живые воды дождевые.

1996

Читает автор

УРОК АНГЛИЙСКОГО

А будущее все невероятней,
Его уже почти что не осталось,
А прошлое – оно все необъятней,
/Жила-была, вернее, жить пыталась/,
Все тащим за собой его и тащим,
Все чаще повторяем «был», чем «буду»...
Не лучше ль толковать о настоящем:
Как убираю со стола посуду,
Хожу, гуляю, сплю, тружусь на ниве...
– На поле? – Нет, на ниве просвещенья:
Вот аглицкий глагол в инфинитиве –
– Скучает он и жаждет превращенья.
To stand – стоять. Глаголу не стоится,
Зеленая тоска стоять во фрунте,
Ему бы все меняться да струиться
Он улетит, ей-Богу, только дуньте.
А вот и крылья – shall и will – глядите,
Вот подхватили и несут далеко...
Летите, окрыленные, летите,
Гляжу во след, с тоскою вперив око
В те дали, в то немыслимое фьюче,
Которого предельно не хватает...
Учу словцу, которое летуче,
И временам, что вечно улетают.

1999

Читает автор

* * *

"Oh, I believe in yesterday"

Beatles

Пели "Yesterday", пели на длинных волнах,
Пели "Yesterday", так упоительно пели,
И пылали лучи, что давно догорели,
Пели дивную песню о тех временах,
Полупризрачных тех, где всегда благодать,
Где пылают лучи, никогда не сгорая...
Да хранит наша память подобие рая,
Из которого нас невозможно изгнать.

1999

Читает автор

* * *

К юной деве Пан влеком
Страстью, что страшнее гнева.
Он бежал за ней, но дева
Обернулась тростником.

Сделал дудочку себе.
Точно лай его рыданье.
И за это обладанье
Благодарен будь судьбе.

Можешь ты в ладонях сжать
Тростниковой дудки тело.
Ты вздохнул – она запела.
Это ли не благодать?

Ты вздохнул – она поет,
Как холмами и долиной
Бродишь ты в тоске звериной
Дни и ночи напролет.

1977

Читает автор

* * *

Легкий крест одиноких прогулок...

О. Мандельштам

Пишу стихи, причем по-русски,
И не хочу другой нагрузки,
Другого дела не хочу.
Вернее, мне не по плечу
Занятие иного рода.
Меня волнует время года,
Мгновенье риска, час души...
На них точу карандаши.
Карандаши. Не нож, не зубы.
Поют серебряные трубы
В соседнем жиденьком лесу,
Где я привычный крест несу
Своих лирических прогулок.
И полон каждый закоулок
Души томлением, тоской
По женской рифме и мужской.

1993

Читает автор

* * *

Высота берется с лёту.
Не поможет ни на йоту,
Если ночи напролёт
До измоту и до поту
Репетировать полет.

Высота берется сходу.
Подниматься к небосводу
Шаг за шагом день и ночь –
Всё равно, что в ступе воду
Добросовестно толочь.

Высота берется сразу.
Не успев закончить фразу
И земных не кончив дел,
Ощутив полета фазу,
Обнаружишь, что взлетел.

1986

Читает автор

* * *

Мелким шрифтом в восемь строк
Про арест на долгий срок,
Про ежовщину и пытки,
Про побега две попытки,
Про поимку и битьё,
Про дальнейшее житьё
С позвоночником отбитым –
Сухо, коротко, петитом.

1987

Читает автор

* * *

И в черные годы блестели снега,
И в чёрные годы пестрели луга,
И птицы весенние пели,
И вешние страсти кипели.
Когда под конвоем невинных вели,
Деревья вишнёвые нежно цвели,
Качались озёрные воды
В те чёрные, чёрные годы.

1989

Читает автор

* * *

Кнутом и пряником. Кнутом
И сладким пряником потом.
Кнутом и сдобною ватрушкой...
А ежели кнутом и сушкой,
Кнутом и корочкой сухой?
Но вариант совсем плохой,
Когда судьба по твари кроткой –
Кнутом и плеткой, плеткой, плеткой.

1994

Читает автор

* * *

И ты попался на крючок,
И неба светлого клочок
Сиял, пока крючок впивался
И ты бессильно извивался,
Стремясь на волю, дурачок.
Тебе осталось лишь гадать
Зачем вся эта благодать,
И для чего тебя вдруг взяли,
Из тьмы беспамятства изъяли,
Решив земное имя дать.

1994

Читает автор

* * *

Заполним форму: год рожденья –
То бишь начало наважденья,
Начало бреда или сна...
Задача, кажется, ясна.
А в той графе, что ниже даты,
Дадим свои координаты;
Левее – пол; каких кровей
Укажем ниже и правей,
И роспись. Что, теперь яснее
И жизнь и как справляться с нею?

1995

Читает автор

* * *

Уйти легко, а вот остаться
На этом свете, то есть сдаться
На милость предстоящих лет
Не просто. Проще сдать билет.
И ни хлопот тебе, ни давки –
Сплошные радости неявки:
Не значусь, не принадлежу,
С опаской в завтра не гляжу.

1993

Читает автор

* * *

Шуршат осенние дожди,
Целуя в темя.
Ещё немного подожди,
Коль терпит время.
Ещё немного поброди
Под серой тучей,
А вдруг и правда впереди
Счастливый случай,
И всё текущее не в счёт –
Сплошные нети.
А вдруг и не жил ты ещё
На белом свете,
Ещё и музыка твоя не зазвучала...
Надежду робкую тая,
Дождись начала.

1989

Читает автор

* * *

Дни тяжелы и неподъёмны.
Казалось бы, светлы, бездонны,
Легки – и всё же тяжелы.
Столь ощутимы и объёмны,
А догорят – и горсть золы.
И как нести всю тяжесть эту:
Весомых дней, текущих в Лету,
Событий иллюзорный вес,
Покров небес, которых нету, –
Аквамариновых небес.

1999

Читает автор

* * *

С землёй играют небеса
И дразнят, и грозят обвалом,
Грозят в пожаре небывалом
Спалить жилища и леса.
А в тусклый день – они опять
Покровом серым и смиренным
Висят над этим миром бренным,
И слёз небесных не унять.

1999

Читает автор

* * *

На линии огня, огня,
Где плавится остаток дня
И полыхает, полыхает
И постепенно затухает,
Всевышний, не щади меня!
Пускай сгорит в Твоём огне
Всё опостылевшее мне
Во мне самой. Но если что-то
Ещё пригодное для взлёта
Откроешь Ты на глубине
На самой... Но чего хочу?
Советую Тебе, учу...

1999

Читает автор

* * *

А что там над нами в дали голубой?
Там ангел с крылами, там ангел с трубой,
Там в ангельском облике облако, о!
Такое текучее, так далеко,
Как прошлое наше, как наше «потом»,
Как дом самый давний, как будущий дом,
Верней, домовина. Откуда нам знать
Куда уплывает небесная рать,
Какими ветрами он будет разбит,
Тот ангел, который беззвучно трубит,
Тот ангел, который не ангел, а лишь
Сгущение воздуха, горняя тишь.

1999

* * *

На крыше – мох и шишки,
Под ней – кусок коврижки
И чайник на плите...
Предпочитаю книжки
Извечной суете.
Продавленный диванчик,
Да в поле одуванчик,
Который поседел.
Набрасываю планчик
Своих насущных дел:
Полить из лейки грядку,
И написать в тетрадку
Слова, строку вия,
И разгадать загадку
Земного бытия.

1992

* * *

Утоли моя печали.
На закате ль, на заре
Ветры сосны раскачали
На Николиной горе.

И поскрипывают сосны,
И качаются стволы...
Времена, что светоносны,
Станут горсткою золы.

Говорю и тихо плачу:
Что не вымолвят уста –
Всё сплошная неудача,
Только общие места.

Слово было лишь в начале,
А потом слова одни...
Утоли моя печали
И со Словом породни.

1991

* * *

Мильон оранжевых штрихов,
Меж ними – просинь.
Не надо более стихов
Писать про осень.

Она до самых до небес
Давно воспета,
На тьму лирических словес
Наложим вето.

Не станем более плести
Словесной пряжи,
И вздор восторженный нести
В безумном раже...

Но все слова, какие есть,
Опять рифмую,
Им не умея предпочесть
Любовь немую.

1992