Содержание

Что за жизнь у человечка:
На хлеб и воду, хлеб и воду,
Такие творятся на свете дела,
Прими на веру: свод небесный
Люблю начало речи плавной,
Легко сказать, легко сказать, сказать легко,
Зачем сводить концы с концами?
Вот жили-были ты да я...
Одно смеётся над другим:
Говорим, говорим –
От разорённого уклада
Картина та нерукотворна,
И не ищи его ни в ком,
Адресую туда-то такому-то –
Без гнева и ярости, взрыва и взлома
И лист, покружившись, летит с паутины.
A на экране, на экране
Легкой поступью, с легкой душой,
А к вечеру того же дня
– Ты куда? Не пойму, хоть убей.
Будто я Шехерезада,
Я не прощаюсь с тобой, не прощаюсь,
О память – роскошь и мученье,
Такие сны бывают редко.
Пью этот воздух натощак,
Когда отчетливы приметы
А если праздник по душе,
Лист движением нежным
Люби без памяти о том,
Перебрав столетий груду,
Жить сладко и мучительно,
Телячьи нежности. Позор
То облава, то потрава.
До чего регламент жёсткий.
Вся эта груда, громада, нелепица,
Это всё до времени,
Концерт для ветра и берёз...
Пахнет мятой и душицей.
Представь: осталось полчаса
Коль поглядеть, когда рассвет,
Я вас люблю, подробности, конкретные детали.
В тишине тону с головкой,
Мы одержимы пеньем.
А я ещё живу, а я ещё дышу,
Первее первого, первее
И проступает одно сквозь другое.
О, Господи, опять спешу и обольщаюсь
Не бывает горше мифа,
Всё угасает, чтоб вновь озариться,
О, в душу въевшаяся норма –
Это только первый свет.
И через влажный сад, сбивая дождь с ветвей,

* * *

Что за жизнь у человечка:
Он горит, как Богу свечка.
И сгорает жизнь дотла,
Так как жертвенна была.

Он горит, как Богу свечка,
Как закланная овечка
Кровью, криком изойдет
И утихнет в свой черед.

Те и те и иже с ними;
Ты и я горим во Имя
Духа, Сына и Отца –
Жар у самого лица.

В толчее и в чистом поле,
На свободе и в неволе,
Очи долу иль горе –
Все горим на алтаре.

          1980

* * *

На хлеб и воду, хлеб и воду,
Коль хочешь обрести свободу.
Всё остальное отстрани.
Иной не выдумать брони.

Нет на судьбу иной управы.
И все дары её лукавы.
Отринь же их. И день-деньской
Дыши свободой и тоской.

          1980

* * *

Такие творятся на свете дела,
Что я бы сбежала в чем мать родила.
Но как убегу, если кроме Содома
Нигде ни имею ни близких, ни дома.
В Содоме живу и не прячу лица.
А нынче приветила я беглеца.
«Откуда ты родом, скажи Бога ради?»,
Но сомкнуты губы и ужас во взгляде.

          1981

* * *

Прими на веру: свод небесный
Уравновешен в час чудесный
Пылинкой, пляшущей в луче...
Поверь и пой в таком ключе.
Сама заря поет дискантом,
И не поется лишь педантам,
Лишь тем, кто занят ловлей блох.
Отрадно, мир застав врасплох,
Глядеть без страха и протеста,
Как все танцует, снявшись с места,
И кружит в сказочных мирах
При солнечных юпитерах.
И даже малая пылинка
Сегодня прима-балеринка.
И без нее сойдет на нет
Тончайшей прелести балет.

          1981

* * *

Люблю начало речи плавной,
Причуды буквицы заглавной,
С которой начинают сказ:
«Вот жили-были как-то раз...»

Гляжу на букву прописную,
Похожую на глушь лесную:
Она крупна и зелена,
Чудным зверьем населена.

«Вот жили-были...» Запятая,
И снова медленно читаю:
«Вот жили...» И на слово «Вот»
Опять гляжу, разинув рот.

          1981

* * *

Легко сказать, легко сказать, сказать легко,
Слова не весят,
Но до чего порою бесят
И как заводят далеко:
На край земли, в безлюдье, в глубь
Чужой души и в поднебесье
Уводят, ничего не веся...
Тишайшим словом приголубь.
Пускай дурное на роду
Написано – скажи словечко –
Я за тобою, как овечка,
Покорно по пятам пойду.

          1981

* * *

Зачем сводить концы с концами?
Пускай они сплетутся сами.
Зачем насильно их сводить
В безукоризненную нить?
Пускай они висят свободно.
Переплетаясь как угодно,
То змейкой станут, то кольцом,
Переставая быть концом.
Кольцом нежданным, новым кругом,
Еще не вытоптанным лугом,
Еще не скошенным цветком
И просто воздуха глотком.

          1981

* * *

Вот жили-были ты да я...
Да будет меньше капли росной,
Да будет тоньше папиросной
Бумаги летопись моя!
Открытая чужим глазам,
Да поведет без проволочки
С азов к последней самой точке!
Да будет сладко по азам
Блуждать, читая нараспев:
«Вот жили-были в оны лета...»
Да оборвется притча эта,
Глазам наскучить не успев.

          1981

* * *

Одно смеётся над другим:
И над мгновеньем дорогим,
Далёким, точно дно колодца,
Мгновенье новое смеётся.
Смеётся небо над землёй,
Закат смеётся над зарёй,
Заря над тлением хохочет
И воскресение пророчит;
Над чистотой смеётся грех,
Над невезением успех,
Смеётся факт, не веря бредням...
Кто будет хохотать последним?

          1981

* * *

Говорим, говорим –
Только дыма колечки.
Невесомы, как дым,
Словеса и словечки.

Крепко держим стило –
Пишем фразу за фразой.
Написали – бело,
Словно tabula rasa.

Краской той, что густа,
Размалёвана густо
Вся поверхность холста,
Отодвинулись – пусто.

Что за сладостный труд,
С каждым днём осторожней
Наполняем сосуд
Безнадёжно порожний.

          1981

* * *

От разорённого уклада
Осталась комнат анфилада,
Камина чёрная дыра,
Как опустевшая нора.
О тех, кто грелся у камина
Уже с полвека нет помина.
Лишь эти – пальчик на устах –
Два ангелочка на местах,
Два ангелочка в нише зала.
Всех прочих время растерзало.

          1981

* * *

Картина та нерукотворна,
Хоть пляшет кисть по ней проворно.
Она с нездешнего крыла
На землю сброшена была.
Ее крутили на мольберте
В ночи хохочущие черти.
По ней разлит небесный свет.
На ней бесовский черен след.
Художник луч рисует горний,
А кисть все злей и непокорней.
Не мучься, молодость губя.
Ее допишут без тебя
Господь перстом, копытом леший.
Вставь в рамку, да на стенку вешай.

          1981

* * *

И не ищи его ни в ком,
Сочувствия. Одним кивком
И легким взмахом рук прощайся,
Иди и впредь не возвращайся.
Иди. Не возвращайся впредь.
Сумей легко переболеть
Давно заезженным сюжетом,
Не требуя к себе при этом
Участья. Ты не одинок:
Холодный времени клинок
Сечет направо и налево
Без сострадания и гнева.
А может быть, и время – вздор.
И есть лишь вечность и простор,
Тумана пелена седая,
Где, то и дело пропадая,
Потом выныриваем вновь,
Твердя про бренность и любовь.

          1981

* * *

Адресую туда-то такому-то –
То ли черту из тихого омута,
То ли ангелу с тихих небес, –
Но кому-то, чей призрачен вес
В этом мире. И медлю с отправкою,
Занимаюсь последнею правкою
Странной весточки, взгляд уперев
В синеву меж высоких дерев.

          1981

* * *

Без гнева и ярости, взрыва и взлома
Все лихо и быстро сгорит, как солома.
Покуда любили, покуда дремали
В душистой копне на большом сеновале,
Беспечное время по древней привычке
Роняло, теряло горящие спички.

          1982

* * *

И лист, покружившись, летит с паутины.
И было рожденье, и были крестины –
У милого дитятки много имен:
Вот дерево тополь и дерево клен.
И сыплются, сыплются с тополя, с клена
Осенние листья со времени она,
И каждый по ветру летит, окрылен...
Как милых окликнуть, не зная имен,
Всех тех, начинающих падать и никнуть,
Их надо позвать, непременно окликнуть.
Их надо позвать – и расступится мгла...
Я снова пыталась – и вновь не смогла.

          1982

* * *

A на экране, на экране
И жизнь, и смерть; и слез, и брани
Поток; и лес воздетых рук,
Но нету звука. Дайте звук.
О, неисправная система:
Беззвучно губят, любят немо.
Как в неозвученном кино,
Стучу в оглохшее окно,
Зову кого-то и за плечи
Трясу, не ведая, что речи,
Что дара речи лишена,
И вместо зова – тишина.

          1982

* * *

Легкой поступью, с легкой душой,
С легким сердцем. Поверь непременно,
Надо легкость вводить внутривенно:
Полегчает от дозы большой.
И однажды всему вопреки
Встрепенешься, вздохнешь с облегченьем
И взлетишь. Дорожи приключеньем
И летай с чьей-то легкой руки.

          1982

* * *

А к вечеру того же дня
Погасла лампа у меня.
(Была испорчена проводка).
И дом поплыл, как ночью лодка.
Я не затеплила свечи,
Предпочитая плыть в ночи
В незримой лодке в неизвестность,
Не ведая какая местность
Кругом, какие времена,
И что там – дерево, стена...
Без всякого ориентира
В утробе сказочного мира
Одна на свете в поздний час
Плыла во тьму, как в тайный лаз,
Покуда огненное око
Не вспыхнуло, плыла далёко.

          1982

* * *

– Ты куда? Не пойму, хоть убей.
Голос твой все слабей и слабей.
Ты куда?
                  – На Кудыкину гору
Белоснежных гонять голубей.
Ты живи на земле, не робей.
На земле хорошо в эту пору.
Нынче осень. А скоро зима.
Той зимою, ты помнишь сама,
Снег валил на деревья и крышу.
На деревья, дорогу, дома...
Мы с тобою сходили с ума,
Помнишь?
                  – Да, но едва тебя слышу.

          1982

* * *

Будто я Шехерезада,
И слагать стихи мне надо,
Потому что лишь слова
Мне дают на жизнь права.
Я о слове так радею,
Будто, если оскудею,
Замолчу, теряя нить,
Повелят меня казнить.

          1983

* * *

Маме

Я не прощаюсь с тобой, не прощаюсь,
Я то и дело к тебе возвращаюсь
Утром и вечером, днем, среди ночи,
Выбрав дорогу, какая короче.
Я говорю тебе что-то про внуков,
Глажу твою исхудавшую руку.
Ты говоришь, что ждала и скучала...
Наш разговор без конца и начала.

          1983

* * *

О память – роскошь и мученье,
Мое исполни порученье:
Внезапный соверши набег
Туда, где прошлогодний снег
Еще идет; туда, где мама
Еще жива; где я упрямо
Не верю, что она умрет,
Где у ворот больничных лед
Еще лежит; где до капели,
До горя целых две недели.

          1983

* * *

Такие сны бывают редко.
Bо сне моём любая ветка
Роняет лист, едва задену.
Сбивает ветер листья в пену
И эту пену золотую
Возносит на гору крутую.
И коль взойдешь на эту гору,
Откроется такое взору,
Что не расскажешь, как ни бейся.
Смотри и плачь. Смотри и смейся.

          1983

* * *

Пью этот воздух натощак,
По капле на желудок тощий...
Он окружен прозрачной рощей,
Весенней рощей – мой очаг.
Глаза открою – птичий гам,
И по мгновениям летящим
Веду движением скользящим,
Как пальчиком по позвонкам.
Ни кистью, ни карандашом,
А только оголенным нервом
Соприкасаюсь с мигом первым,
Где тайна бродит нагишом.

          1983

* * *

Когда отчетливы приметы
Того, что стар и одинок,
Пиши чеканные сонеты,
Сонетов царственный венок.

Когда дела идут к закату
И руки скованней в кистях,
Играй воздушную сонату
Прозрачной формы в трех частях.

          1983

* * *

А если праздник по душе,
То празднуй все: и зной, и ливень,
И будет праздник непрерывен,
Как рай с любимым в шалаше.
И ночь, укрывшая двоих,
И на ветру гудящий провод,
И стук колесный – чем не повод
Для скромных праздников твоих.

          1983

* * *

Лист движением нежным
Прикоснулся к плечу.
Ни о чем неизбежном
Я и знать не хочу,
Кроме тихой рутины
Быстротечного дня
С волоском паутины
На пути у меня.

          1984

* * *

Люби без памяти о том,
Что годы движутся гуртом,
Что облака плывут и тают,
Что постепенно отцветают
Цветы на поле золотом.
Люби без памяти о том,
Что все рассеется потом,
Уйдет, разрушится, и канет,
И отомрет, и сил не станет
Подумать о пережитом.

          1984

* * *

Перебрав столетий груду,
Ты в любом найдёшь Иуду,
Кровопийцу и творца,
И за истину борца.
И столетие иное
Станет близким как родное:
Так же мало райских мест,
Те же гвозди, тот же крест.

          1985

* * *

Жить сладко и мучительно,
И крайне поучительно.
Взгляни на образец.
У века исключительно
Напористый резец,
Которым он обтачивал,
Врезался и вколачивал,
Врубался и долбил,
Живую кровь выкачивал,
Живую душу пил.

          1985

* * *

Телячьи нежности. Позор
Все эти нежности телячьи,
Все эти выходки ребячьи,
От умиленья влажный взор.

Спешу на звук твоих шагов,
Лечу к тебе и поневоле
Смеюсь от счастья. Не смешно ли
Так выходить из берегов?

Неужто столь необорим
Порыв в разумном человеке?
...Но не стыдились чувства греки,
Стыдился чувств брутальный Рим,

Который так и не дорос
До той возвышенной морали,
Когда от счастья умирали,
Топили горе в море слёз.

          1985

* * *

То облава, то потрава.
Выжил только третий справа.
Фотография стара.
A на ней юнцов орава.
Довоенная пора.
Что ни имя, что ни дата –
Тень войны и каземата,
Каземата и войны.
Время тяжко виновато,
Что карало без вины,
Приговаривая к нетям.
Хорошо быть справа третьим,
Пережившим этот бред.
Но и он так смят столетьем,
Что живого места нет.

          1985

* * *

До чего регламент жёсткий.
Только вышел на подмостки,
Произнёс "to be or not"...
Как уже попал в цейтнот,
И осталось на решенье,
На победу и крушенье,
Колебание и бунт
Пять стремительных секунд.

          1985

* * *

Вся эта груда, громада, нелепица,
Всё это чудо над пропастью лепится.
Ни уклониться, ни в сторону броситься.
Малое дитятко на руки просится.
С ним на руках за сикстинской мадонною
Медленно следуем в пропасть бездонную.

          1985

* * *

Это всё до времени,
До зари, до темени,
До зимы, до осени,
До небесной просини.
Вздумаешь отчаяться,
А оно кончается.
Вздумаешь надеяться,
А оно развеется.

          1985

* * *

Концерт для ветра и берёз...
В ударе ветер-виртуоз,
Смычки берёз подвижней ртути,
И под ликующее tutti
Летит листвы сплошной поток.
И снова шорох, шепоток.
Всё то, чем осень одержима,
Играют нынче без нажима,
Любой порыв слегка гася,
Прекрасно зная, что не вся
В нём жизнь. И музыка простая
Звучит, себя перерастая.

          1985

* * *

Пахнет мятой и душицей.
Так обидно чувств лишиться,
Так обидно не успеть
Все подробности воспеть.
Эти травы не увидеть
Всё равно, что их обидеть.
Позабыть живую речь
Всё равно, что пренебречь
Дивной музыкой и краской.
Всё на свете живо лаской.
Жизнь, лишенную брони,
Милосердный, сохрани.

          1986

* * *

Представь: осталось полчаса
Глядеть на эти небеса,
На небосвод, нависший низко.
Земная временна прописка.
Осталось несколько минут.
Мгновенья ластятся и льнут,
И просят, муча и тревожа:
«Скажи, которое дороже.»

          1986

* * *

Коль поглядеть, когда рассвет,
На берег чистый,
Увидишь ярко-желтый цвет
И золотистый.

Увидишь иву над рекой
И две березы –
Ненарушаем их покой,
Прозрачны слезы,

И добавляет листопад
Свеченья миру.
И коль на самый светлый лад
Настроить лиру,

То можно петь о том, как след
Живет и тает,
Как ярко вспыхивает свет
И пропадает.

          1986

* * *

Я вас люблю, подробности, конкретные детали.
Ведь вы меня с младенчества, с рождения питали.
Я вас люблю подробности, земные атрибуты.
Без вас существования не мыслю ни минуты.
Люблю тебя, шершавая и нежная фактура,
Земная ткань звучащая – моя клавиатура.
Лишь находясь пожизненно с тобой в контакте тесном,
Могу любить возвышенно и думать о небесном.

          1987

* * *

В тишине тону с головкой,
Растворяюсь без остатка:
Чем-то божию коровку
Привлекла моя тетрадка:
Тихо ползает по строчкам,
По словам моим корявым,
Как по сучьям и по кочкам,
По соцветиям и травам.
Будто это всё едино,
Будто всё одно и то же.
Длинной строчки середина,
Слово, стебель, цветоложе.
Будто те ж лучи живые
И одни земные соки
Кормят травы полевые
И питают эти строки.

          1987

* * *

Мы одержимы пеньем.
И вновь, в который раз,
Ты с ангельским терпеньем
Выслушиваешь нас.
О слушатель незримый,
За то, что ты незрим,
От всей души ранимой
Тебя благодарим.
Чего душа алкала –
Не ведает сама.
От нашего вокала
Легко сойти с ума.
Но ты не устрашился.
И, не открыв лица,
Нас выслушать решился
До самого конца.

          1987

* * *

А я ещё живу, а я ещё дышу,
У вас, друзья мои, прощения прошу
За то, что не могу не обращаться к вам,
И вы опять должны внимать моим словам.
Прощения прошу у ночи и у дня
За то, что тьму и свет изводят на меня,
Прощения прошу у рек и берегов
За то, что им вовек не возвращу долгов.

          1987

* * *

Первее первого, первее
Адама, первенец, птенец,
Прими, не мучась, не робея
Небесной радуги венец.
Живи, дыши. Твоё рожденье,
Как наважденье, как обвал.
Тебе – снегов нагроможденье,
Тебе – листвы осенней бал,
И птичьи песни заревые,
И соло ливня на трубе,
И все приёмы болевые,
Что испытают на тебе.

          1987

* * *

И проступает одно сквозь другое.
Злое и чуждое сквозь дорогое,
Гольная правда сквозь голый муляж,
Незащищенность сквозь грубый кураж;
Старый рисунок сквозь свежую краску,
Давняя горечь сквозь тихую ласку;
Сквозь безразличие жар и любовь,
Как сквозь повязку горячая кровь.

          1988

* * *

О, Господи, опять спешу и обольщаюсь
В короткий зимний день никак не умещаюсь,
И забегаю в те грядущие мгновенья,
Где ни души пока, ни ветра дуновенья,
Ни звука, ни звезды, ни утра полыханья,
Но где уже тепло от моего дыханья.

          1988

* * *

Не бывает горше мифа,
Чем про бедного Сизифа.
Все мы летом и зимой
Катим в гору камень свой.
Не бывает хуже пытки,
Чем никчёмные попытки,
Зряшний опыт болевой,
Труд с отдачей нулевой.

          1988

* * *

Всё угасает, чтоб вновь озариться,
Всё процветает, чтоб вновь разориться,
Всё зачинает, чтоб вновь погубить...
Ангел мой ласковый, дай долюбить.
Разве затем и закаты и зори,
Дробь соловья и черёмухи море,
Дней разномастных несметную рать
Ты подарил, чтобы всё отобрать?

          1988

* * *

О, в душу въевшаяся норма –
Стихов классическая форма.
Кричу отчаянно и гневно,
А получается напевно.
Несу какой-то бред любовный,
А слышен только голос ровный.
Делюсь тоской своей полночной –
Выходят строки с рифмой точной.
Покуда пела, горевала
Себя в стихах замуровала:
Ни слёз, ни мигов горько-сладких.
Лишь стены строк прямых и гладких.

          1989

* * *

Это только первый свет.
Есть ещё второй и третий,
Нас спасающий от нетей
И сводящий ночь на нет.

Это только первый свет,
Только робкая попытка,
Лишь светящаяся нитка,
Только света беглый след.

Это только слабый знак,
Лишь намёк, предположенье,
Что потерпит пораженье
На земле царящий мрак.

          1989

* * *

И через влажный сад, сбивая дождь с ветвей,
Через шумящий сад, где вспархивает птица,
Бежать вперед, назад, вперед, левей, правей,
Вслепую, наугад, чтоб с кем-то объясниться...

Что, кроме бедных слов, останется в строках?
Твержу: «Затменье, бред, безумие, затменье...»
Сладчайшая из чаш была в моих руках,
И ливня и ветров не прекращалось пенье.

Лишь тот меня поймет, кто околдован был,
В ком жив хотя бы слог той повести щемящей,
Кто помнит жар и лед, кто помнит, не забыл,
Как задохнуться мог среди листвы шумящей.

          1989