В пятом классе мы начали изучать мифы Древней Греции. Храмы, битвы, боги, чьи имена я запоминала с необыкновенной лёгкостью, меня завораживали. Единственную трудность представляла хронология: XII в. до н. э.; V в. до н. э. Я до рези в глазах вглядывалась в эти цифры, буквы, точки, но усвоить их не могла. Что значит ДО НАШЕЙ ЭРЫ? Я и нашу эру с трудом себе представляла. Воображение отказывалось мне помочь. Написали бы просто – ОЧЕНЬ ДАВНО. Разве этого не достаточно? Но и датам не удалось отбить у меня любовь к древнегреческим мифам. Тем более, что преподавала их Анна Васильевна. Когда она – высокая, статная, с огромным пучком пепельных волос на затылке – впервые вошла в наш класс своей величественной походкой, мне показалось, что она спустилась с Олимпа. Что такое Олимп я уже знала – сперва от мамы, а позже от Жени, который короткое время был маминым мужем. Кандидат философских наук он очень красочно и бурно рассказывал мне про войну титанов и богов, про огненную колесницу Фаэтона, про весёлого козлоногого Пана и его несчастную любовь к нимфе. Анна Васильевна говорила о том же, но совсем иначе – негромко, медленно, спокойно, как и следовало Олимпийке. Когда она в своём неизменном длинном тёмно-вишнёвом платье и большой белой шали бесшумно двигалась между рядами и, не прерывая повествования, подходила к доске, чтоб записать имя очередного бога или героя, все глаза были устремлены на неё. Кронос, глотавший своих детей, Зевс, низвергнувший Кроноса, Гера – верховная богиня и жена Зевса – обо всём она говорила так, что сомнений не оставалось: она была там. Но кем она там была – в том непредставимом веке до нашей эры? Герой? Вряд ли. Уж больно Гера мстительна и ревнива. В конце концов я придумала ей роль таинственной безымянной олимпийки, стоявшей выше всех верховных богов и безучастной к их играм, страстям и битвам. Единственно, что не соответствовало её величественному облику, это неожиданно приветливая и ласковая улыбка, которую каждый мечтал заслужить. Всё своё домашнее время я тратила на историю, а на уроке изо всех сил тянула руку (чего делать не полагалось) или старалась перехватить взгляд учительницы.
          Но однажды Анна Васильевна не пришла. Нам сказали, что она заболела и заменили историю физкультурой. Не пришла она и на следующий урок и через урок. Жизнь потеряла краски. Вызнав каким-то образом её адрес, я отправилась к ней домой. Как я на это решилась, сама не знаю. Держа в руках бумажку с адресом, я отыскала нужный переулок (благо он оказался неподалёку), вошла во двор и, увидев там тётеньку, развешивающую на верёвке бельё, показала свою бумажку. Она молча кивнула в сторону деревянного флигеля, но, едва я стала подниматься по ступенькам, крикнула «вниз». Неужели в подвал? На лестнице пахло кошачьей мочой, а в кухне жареным луком. «Где тут Анна Васильевна?», спросила я у тени, скользнувшей по тёмному коридору. «Сюда, пожалуйста», – юным голосом ответила тень и повела меня за собой. Скоро мы оказались в узкой комнате, где царил полумрак. На кровати лежала женщина с размётанными по подушке волосами. «Кто пришёл, Аня?», – услышала я слабый голос Анны Васильевны. Я назвалась. «А-а-а-а, очень рада, проходи, садись. Яблоко хочешь? Анечка! Принеси яблоко.» Девушка метнулась к буфету. «Это моя дочь Анечка. А я вот слегла с пневмонией.» «С чем?», – спросила я, радуясь непонятному слову, как возможности поддержать беседу. «С пневмонией, с воспалением лёгких». «А вы скоро придёте?». «Как только встану на ноги. А ты пока читай. Хочешь дам тебе книжку про Троянскую войну». «Спасибо, не надо, – зачем-то отказалась я, – У нас дома много книг про древний мир. Мамин муж – философ. Он всё знает». «А-а-а, ну тогда другое дело». Анна Васильевна поглядела на дочь и улыбнулась. Видя как ей трудно говорить, я стала прощаться. Анечка сунула мне в руку яблоко и повела по коридору. «У мамы глаза болят, поэтому мы в комнате света не зажигаем», – сказала она на прощанье.
          Поднявшись всё по той же вонючей и шатучей лестнице, я оказалась на свету. Домой шла медленно, припоминая всё случившееся. Что, собственно, меня так поразило? Убогое жилище? Да мы все жили примерно одинаково: в коммуналках, среди чада и смрада, с мышами и крысами. Но Анна Васильевна – величественная гордая олимпийка, самая верховная богиня. Могла ли я подумать, что и она живёт в подвальной конуре? Могла ли я представить, что именно оттуда она каждый раз приходила к нам, чтоб рассказать о подвигах Геракла, о Зевсе, Гере, Гебе...

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь на землю пролила, –

читала она на уроке своим глубоким грудным голосом. Не в силах расстаться с мыслью об эллинском происхождении Анны Васильевны, я решила сделать её Персефоной, живущей в царстве Аида, или по крайней мере Деметрой, спустившейся в Тартар, чтоб навестить дочь. Но как я не пыталась приучить себя к этой новой версии, ничего не получалось: грязный двор, сырой подвал, вонючий коридор, полутёмное жилище никак не вязались со звучными греческими именами.
          В конце четверти открылась дверь и вошла Анна Васильевна – спокойная, статная, всё в том же тёмновишнёвом платье с белой шалью на плечах. Она улыбнулась нам своей удивительной улыбкой и сказала, что мы начнём новую тему. И вновь замелькали имена: Приам, Парис, Гекуба.